Гендерные тренды современной российской культуры: тургеневские женщины носят прада!

В этой статье мы рассмотрим гендерные образы, актуальные для российской культуры последнего десятилетия. Напомним читателю, что образы мужчин и женщин, создаваемые в различных жанрах (символические репрезентации), не только отражают представления людей о самих себе, своих реальных взаимоотношениях, но и выступают как своеобразные ориентиры для действия, в данном случае для строительства гендера. Иными словами, культурные репрезентации предлагают набор образцов, моделей «правильной»/«неправильной», «успешной»/«неуспешной» (список можно продолжить) мужественности и женственности.

Конец 1990-х—2000-е годы — время довольно ощутимых изменений в символической репрезентации российских женщин и мужчин. Основным пространством гендерного набора образов становятся современные массмедиа: телевидение, глянцевые журналы, реклама и соответствующие жанры: телешоу, сериалы, поп-музыка, постеры и рекламные щиты.

И в досоветские, и в советские времена и даже в начале 1990-х годов главной областью культуры, где создавались гендерные модели, была литература, словесное творчество. Наше главное культурное достояние — образ русской женщины — сформировался именно в литературе: в «Евгении Онегине» Пушкина, в романах Тургенева и Гончарова, в прозе Достоевского и Толстого, в поэзии Некрасова и Блока. Ведущую роль в сохранении и передаче «черт русской женщины» — ее самоотверженности, нравственной стойкости, готовности быть опорой мужчине в его развитии и духовном поиске — играла школа, где литература долгое время была не только главным, но и единственным предметом, изучающим культуру. Литературные образы русских женщин — невест и матерей (жены изображались значительно реже) — и их возлюбленных на протяжении многих десятилетий были своеобразным «языком» разговора о гендерных проблемах. В конце восьмидесятых годов прошлого века Василий Шумов, лидер рок-группы «Центр», пел о «тургеневских женщинах», которые сегодня:

читают газеты

Звонят по телефону, ходят на работу Имеют образование, опускаются в метро Стоят в очереди, расщепляют атом

Тургеневские женщины обсуждают события Разбираются в артистах, ищут нефть Говорят о медицине, выступают на эстраде Кладут асфальт, сосредоточены в танце

Тургеневские женщины на улицах Тулы...

Тургеневские женщины у костров в тундре...



Но в наши дни литература уже не столь авторитетна. Она сама стала в значительной мере массмедийным явлением: важной для широкой аудитории становится та книга, о которой пишут в глянцевых журналах и говорят на ТВ.

Если мейнстримом сегодняшней российской культуры становится культура популярная, массовая, то и основные гендерные тренды, основные ориентиры для строительства гендера формируются в ней. Обладая огромными ресурсами воздействия на сознание людей, массовая культура, мыслящая стереотипами, может легко манипулировать представлениями женщин и мужчин о том, какими им следует или не следует быть, сводя многообразие и сложность человеческой жизни к небольшому числу простых схем. Такая «примитивизация» затрагивает в наши дни даже само представление о гендере. Следует заметить, что проблемы взаимоотношения полов, дискуссии о положении мужчин и женщин сегодня часто становятся темой телевизионных ток-шоу и статей в массовой прессе. В сознание многих людей внедряется мысль, что «гендерное» — это то, что имеет отношение к любви, к положению женщин в семье, то есть к тому, что связывается со сферой частной жизни, традиционно отводимой женщине. Современные медиа часто представляют женщин как настоящих экспертов в этой сфере: они дают советы, как вести любовные игры, выбирать грамотную тактику в отношении мужчины-руководителя, как следить за красотой и здоровьем и т.д. «Гендерное» для широкой публики — это еще и про различные, часто «самой природой установленные» взгляды женщин и мужчин «на жизнь» и друг на друга. Иногда «гендерные проблемы» в массмедиа связываются с «феминизмом», который представляется как агрессивная блажь, выражающаяся в стремлении женщин освободиться от ответственности за семью и утвердиться в господстве над мужчинами. При этом механизмы дискриминации по признаку пола в области репрезентаций стали более изощренными. Открытые высказывания сексистского характера встречаются сравнительно редко.

Массовая культура становится глобальной. Жанры, или, как сейчас принято говорить, форматы телепередач и популярных изданий имеют международный характер. Многие популярные сериалы, идущие на российском телевидении, создаются при активном участии зарубежных сценаристов. Образы мужчин и женщин здесь во многом утрачивают национальную специфику, и проблемы взаимоотношения полов предстают такими же, как и в других странах. Так, идущий уже несколько лет юмористический сериал «Саша и Маша» изображает взаимоотношения молодой пары, живущей в современном мегаполисе. Специфически российские здесь только имена персонажей, все остальное — распределение домашних обязанностей, совместный досуг, сексуальные взаимоотношения, финансовые обязательства — могло бы происходить в жизни пары среднего класса любой цивилизованной страны мира.

Когда мы сталкиваемся с образами женщин и мужчин на телевизионном экране, рекламном щите, в романе или популярной песне, не следует забывать о двух сторонах репрезентаций. С одной стороны, всякий культурный образ отражает реальные представления людей о гендере и в этом смысле соотносится с жизнью, но с другой — существуют «законы жанра», «формат», который существенно видоизменяет эти представления. Именно формат становится призмой, через которую культура, и массовая культура в первую очередь, преломляет реальные гендерные проблемы.

Например, мелодрама целиком сосредоточивается на изображении частной жизни и семейных взаимоотношений. Главное место здесь занимает любовь, подвергающаяся испытанию. Важный момент в этом испытании — неравенство любящих: по возрасту, социальному положению, основным жизненным установкам. Любовь, естественно, в итоге побеждает все преграды. Жанр мелодрамы, возникший еще в XVIII веке, с самого начала привлекал внимание к положению женщины, так как изображал семейную жизнь (взаимоотношения влюбленных, стремящихся соединиться друг с другом, супругов, детей и родителей) — ту сферу, где женщина в то время имела пусть и ограниченное, но право голоса. Старинные мелодрамы часто потрясали общество и воспринимались как революционные произведения. Так это было с пьесой Ф.Шиллера «Коварство и любовь», которая заканчивалась трагической гибелью влюбленных, находящихся на разных ступенях социальной лестницы. Эта гибель утверждала внесословную ценность человека, ценность любви как союза родственных душ. В советское время, когда отношения между женщинами и мужчинами опосредовались их ролью в жизни государства, мелодрамы, в центре которых оказывалась любовь, были редкостью. Люди воспринимали их как произведения «про реальную жизнь». Достаточно вспомнить невероятную популярность таких советских картин, как «Москва слезам не верит», «Ирония судьбы, или С легким паром», «Служебный роман». В поздних советских мелодрамах практически отсутствовал идеологический момент, когда счастье влюбленных напрямую зависело от участия в их судьбе партии и государства, как это было в фильмах 1930—1940-х годов («Цирк», «Свинарка и пастух», «Свадьба с приданым»). Коллизии мелодрамы казались жизненными потому, что реально большинство их зрителей интересовали только проблемы частной жизни, от событий государственного масштаба люди были отчуждены и относились к ним довольно равнодушно (показательно, что в перестроечное время мелодрам практически не было). Сегодня жанр мелодрамы очень широко представлен и в массовой литературе, и в кино, и особенно на телевидении. Социальная функция их существенно изменилась. Любовные перипетии современной мелодрамы часто восполняют событийную бедность, эмоциональную ущербность жизни их основной аудитории. Мелодрамы, все больше похожие на сказки, которые часто дезориентируют читателей и зрителей (главным образом женщин), предлагая им надеяться на чудо: встречу с состоятельным и благородным «принцем», который вдруг выделит из толпы свою избранницу и без остатка отдаст себя любви и заботе о ней. Так уже сами законы жанра участвуют в формировании стереотипа — представления о том, что женщина создана для одной лишь красивой любви, и она обязательно «нагрянет», причем, как правило, «нечаянно».

Массовой культуре свойственно деление жанров по «гендерному признаку», то есть в зависимости от адресата: женщинам предназначены мелодраматические истории, мужчинам — крутые детективы и боевики.

В современной российской культуре остатки советской модели «идеальной мужественности» сохранились в многочисленных сериалах, посвященных трудам и дням силовых структур: армейскому братству, спецназу, борцам с преступностью. «Правильный» советский мужчина изображался либо как символический «сын» Родины- матери, партии, либо как символический (что нередко подчеркивалось отсутствием биологического родства) «отец» — наставник других «сыновей» и «дочерей». В 1990-е годы главным агентом борьбы с преступностью в популярном искусстве был одинокий боец, вынужденный действовать во враждебном окружении бандитов и продавшихся им служителей закона (романы В.Доценко о Бешеном, сериал «Бандитский Петербург»). Нередко судьба такого борца со злом складывалась трагично. Однако сегодня романтические индивидуалисты-бойцы практически не встречаются. В значительной части культурной продукции продвигается образ мужского братства, где опытные мужчины (командиры, «батяни») опекают и наставляют новичков. Мир в такого рода произведениях держится на мужской силе и солидарности, на почти бескорыстном (мотив бессребреничества силовиков всячески акцентируется) служении мужского сообщества своему делу. В этом сообществе могут появляться и женщины, которые смягчают нравы мужской среды, создавая некое подобие большой семьи. Так, в известном сериале про питерских «ментов» Настя Абдулова в минуты передышек и дружеского общения кормит коллег бутербродами, разливает чай. Для нее коллеги — это настоящая семья, опора в трудную минуту. Именно поэтому у героини возникают некоторые проблемы с обустройством личной жизни с партнером со стороны — видным бизнесменом. Но чаще в «мужских» жанрах женщины изображаются иначе: иногда это слабые существа, нуждающиеся в защите, а порой — взбалмошные создания, безрассудно вмешивающиеся в серьезные мужские игры и тем самым создающие дополнительные проблемы.

Персонажи, сюжеты, предметный антураж мелодрамы, напротив, создаются для того, чтобы, с одной стороны, угодить аудитории «домохозяек», а с другой — сформировать у нее вполне определенныепредставления о роли и месте женщины в отношениях с мужчинами, в семье, поскольку сюжет разворачивается исключительно в сфере быта. Последнее имеет место даже в том случае, если события происходят в прошлом: большая история в мелодраме — только фон семейно-любовных коллизий.

Миры мелодрамы и миры «мужских» жанров практически не пересекаются. Брутальные персонажи боевиков не появляются там, где обитают стремящиеся удержать мужа жены и мечтающие соединить жизнь со своими партнерами одинокие дамы. В «розовых романах», на разные лады пересказывающих историю Золушки, крайне редко можно встретить играющих мускулами и желваками мужланов. Неспешное действие здесь разворачивается в локальном пространстве гостиных, кухонь и спален, кафе и уединенных загородных домов. Мелодрама создает образ мужчины, который, как и его подруги, думает главным образом о личном счастье. Такой «человечный» образ мужчины можно было бы приветствовать, если бы в сюжете мелодрамы присутствовала и какая-нибудь иная модель мужского поведения.

Сюжеты многочисленных российских мелодрам предлагают тему женского соперничества в обретении достойного мужчины. Жизнь женщины предстает как нескончаемая борьба за семейный очаг. Так мелодрама «загоняет» женщину в частную сферу, даже если и уделяет какое-то внимание ее профессиональной деятельности.

Изображение трудовых отношений в современной российской массовой культурной продукции заслуживает особого разговора. Поскольку речь идет о произведениях искусства, то показ профессиональной деятельности здесь выступает лишь аспектом изображения характера человека. Для массовой культуры, обслуживающей досуг, тема труда актуальна лишь в той мере, в какой она помогает сконструировать персонаж, понятный публике. В массовой культуре, в том числе и российской, существует специальный жанр представления коллизий на современном предприятии, — технотриллер. К этому жанру относятся, например, многие романы Ю.Латыниной («Охота на Изюбря», «Промзона»). В отечественных технотриллерах речь идет о полной драматических ситуаций жизни современного крупного бизнеса, но женщины здесь никогда не бывают руководителями, в лучшем случае —помощницами-секретаршами или журналистками. И снова мы сталкиваемся со своеобразной гендерной сегрегацией: там, где речь идет о серьезных государственных проблемах (естественно, в той мере, в какой эти проблемы вообще ставятся в популярной культуре), женщина изображается на вторых ролях как помощница-исполнительница или прекрасная награда победителю.

Как руководитель, эксперт или равноправный с мужчинами сотрудник женщина представлена в тех жанрах современной культуры, где в основе сюжета лежит любовная история или раскрытие тайны (детективы). Что касается детективов, то здесь работает также «память жанра» — классические образцы Агаты Кристи с ее мисс Марпл или очень популярная в наши дни модель «иронического детектива» Иоанны Хмелевской. Эксцентричная дознавательница просто влючается в инфраструктуру современного российского сыска (детективы А.Марининой). В мелодраматических жанрах часто встречается мотив тоски внешне жесткой начальницы по «простому женскому счастью»: уютному дому с мужем идетишками. Можно сказать, что эта тема уже вошла в жанровый стандарт. В женском ироническом детективе в духе Д.Донцовой героиня, ведущая расследование, является не профессионалом, а откровенной дилетанткой, оказавшейся в центре загадочных событий по воле случая или от скуки. Такие «следовательницы» всегда нуждаются в компетентном мнении опытного мужчины и в его крепком плече, как, например, в романе В.Е.Платовой «Смерть на кончике хвоста». В этом романе в детективный сюжет встраивается очень характерная для мелодрамы «история Золушки»: попутно с расследованием героиня — малообеспеченная служащая, которую цинично используют ее недалекие бойфренды, — обретает настоящего мужчину: и умного, и успешного, и порядочного, и с материальной перспективой.

Так что в целом репрезентация женщины в сфере труда в отечественной культуре, при внимательном рассмотрении, не блещет разнообразием. Настоящее женское счастье, если верить большинству популярных произведений, возможно только возле крепкого и не очень, а иногда даже любого мужского плеча.

Образы мужчин и женщин в современной российской культуре все более визуализируются, обретают плоть. Для предшествующей российской культуры — и советской, и классической, и традиционной — в целом это не было характерно: там взаимоотношения полов обсуждались главным образом с точки зрения социальных ролей и нравственных ценностей. Кто может детально описать, как выглядела, например, Татьяна Ларина? У Пушкина о ее внешнем облике практически ничего не сказано, даны только поведенческие характеристики: «дика, печальна, молчалива». Во внешности Онегина акцентируется лишь прическа («острижен по последней моде»), а также костюм. Это было сделано, чтобы подчеркнуть дендизм Онегина, его отличие от других мужчин, странность и жизненную новизну образа. Зато каждый телезритель легко может себе представить кокетливую внешность «прекрасной няни» и даже следовательницы-интеллектуалки Анастасии Каменской, образ которой сначала возник в романах А. Марининой. Важной характеристикой женских, а во многих случаях и мужских ролей сегодня становится открыто демонстрируемая сексуальность. К сожалению, часто эта сексуальность весьма типовая, лишенная индивидуальности. Приобщение к стандартам внешности — ощутимый тренд современной продукции массовой культуры. Часто повторяющийся сюжетный мотив: преображение невзрачной девушки в бутике или модном парикмахерском салоне, ее приобщение к гламурному визуальному стандарту, которое оценивается как ступень жизненного успеха.

В современной российской культуре произошли некоторые изменения и в том, как понимается традиция — исконность гендерных ролей и образов. Советская модель гендерных репрезентаций, где отношения полов опосредовались государственной идеологией — идеальный мужчина был сыном партии, а женщина работницей и матерью нового поколения советских граждан, — уже не противопоставляется досоветской традиции, которая активно обсуждалась в постперестроечную эпоху. По поводу советской традиции тогда существовали разные, порой взаимоисключающие мнения, однако был и некий консенсус в отношении чудовищного бремени, взваленного на женские плечи советской властью (вспомним образ женщин-шпалоукладчиц). В современном массовом сознании «советское» уже не очень четко отделяется от «досоветского». Обе «традиции» причудливо накладываются на современные представления о настоящем мужчине и настоящей женщине. Традиционное осовременивается. Жена видного советского военачальника (сериал «Московская сага») показывается не столько как домохозяйка и боевая подруга, как это было в произведениях советского периода, сколько как роковая женщина и секс-бомба. Исторические деятели, даже такие как Сталин, запросто изображаются озабоченными почти исключительно семейными и любовными проблемами. Репрезентация гендера в современной российской культуре нередко подчиняется «правилу», которое американский исследователь культуры Клиффорд Гирц образно назвал «принципом муравьиной кучи»: традиционное и новое здесь гротескно сочетаются.

Потребительские ценности, утвердившиеся в российском обществе в последнее десятилетие, оказывают мощное влияние на то, какие образы женщин и мужчин продвигаются как успешные и достойные подражания. Наибольшие изменения в связи с этим произошли в изображении романтических любовных отношений.

Отечественная культура всегда предъявляла очень высокие требования к любимОЙ (чего не скажешь о любимОМ). Женщина выступала как своеобразный горизонт мужских поисков совершенства. Вспоминается популярная песня советских времен, где планка требований поднимается буквально на заоблачную высоту:

Часто сижу я и думаю, Как мне тебя называть, Скромную, добрую, милую, Как мне тебя величать.

Я назову тебя зоренькой, Только ты раньше вставай. Я назову тебя солнышком, Только везде успевай.

Я назову тебя радугой, Только ты ярче гори.

Я назову тебя радостью, Только ты дальше зови



При этом влюбленный мужчина в лирическом излиянии в корне пресекал низменно-материальные ожидания своей пассии:

Не могу я тебе в день рождения

Дорогие подарки дарить,

Но зато в эти ночи весенние

Я могу о любви говорить.



Я пока что живу в общежитии, Увлекаюсь своею мечтой. Никакого не сделал открытия, Но оно непременно за мной.



К мужчине как предмету обожания никаких особых требований любящая женщина не предъявляла. Любили его, можно сказать, ни за что:

Каким ты был, таким ты и остался, Но ты и дорог мне такой.



Мы не случайно выбрали в качестве примеров тексты советской массовой песни. Именно в этом жанре ярче всего воплощались представления о любви, разделявшиеся миллионами. Несмотря на то, что в наше время наблюдается своеобразный ренессанс советского популярного искусства, гендерные ориентиры в современной культуре сменились на прямо противоположные. Изменения начались уже на рубеже 1990-х годов, когда певица Катя Семенова на всю страну предъявила идеальному мужчине требования, которые имели вполне конкретный (можно сказать даже «чисто конкретный») характер (в том числе и материальный):

Чтоб не пил, не курил

И цветы всегда дарил,

В дом зарплату отдавал, Тещу мамой называл,

Был к футболу равнодушен

И в компании не скучен, И к тому же, чтобы он

И красив был, и умен.



Дальше больше В наши дни девушки уже желают многого, слишком многого: «Такого, как Путин, чтобы не пил» Появляются требования и культурно-развлекательного свойства, как в песне группы «Ленинград», где возникает «замечательный мужик», приглашающий в Геленджик, и даже гиперболически раскрепощенное (в том числе с точки зрения рифмы):

Увози меня скорей, Увози за сто морей

И целуй меня везде — Восемнадцать мне уже



Так инициатива создания облика «идеального возлюбленного» переходит к женщине, а романтика спускается с небес на землю.

В вышедшей в конце 1990-х годов книге «Мужчины» чуткий к изменению гендерных отношений писатель Виктор Ерофеев не без удовольствия отмечал, что русские женщины научились наконец говорить слово «ещё». Автор приветствовал жизнелюбивый, прежде всего сексуально раскрепощенный, пафос этого высказывания. Именно Виктор Ерофеев — автор романа «Русская красавица», получившего всемирную известность, начал свою литературную деятельность тем, что совершил ряд героических в условиях советского ханжества попыток наделить русскую женщину телом и эротической инициативой. Из объекта духовного поклонения, каковой она была в отечественной культуре, русская красавица — героиня Ерофеева — становится субъектом спасения России от зла, как московская богемная девица рубежа 1980-х Ирина Владимировна Тараканова. При этом активная женщина наделяется писателем сложной и богатой жизнью тела, у которого есть изящные щиколотки и пахнущая бергамотом вагина. Это тело нуждается в красивой одежде, дорогих духах, изысканном питании. Желание достойной оправы в глазах В.Ерофеева вполне оправдывало образ жизни героини романа «Русская красавица», которая иногда приторговывала собой.

Но в 2004 году Виктор Ерофеев опубликовал эссе с красноречивым заглавием «Почему дешевеют русские красавицы?». В нем автор с горечью констатировал, что русские женщины, некогда прославленные Некрасовым за остановленного на скаку коня и способность войти в горящую избу, не выдержали испытания обществом потребления:

«На общественной сцене возникает новый тип женщины, которую легко купить за приличные деньги, но которая дешевеет в человеческом измерении. Не обладая моральными ценностями, женщина путается в понятиях, сбивается с толку. Она дорого продается, но дешево покупается. Она по-прежнему мечтает о вечной любви, но в ее ожидании она доступна и заменяема. Она лишается таких качеств, как самопожертвование. Как вы сказали? Что это значит? Она все измеряет своим интересом. Наконец, она влюбляется, она, кажется, даже любит. Вдруг выясняется, что свою благоприобретенную природу не изменить, от интереса никуда не деться. Она любит, пока ей интересно. Однако с ней уже неинтересно».

В словах писателя-интеллектуала ощущается моральная паника. Можно, конечно, иронизировать над этим, в очередной раз констатировав кризис российской маскулинности, однако в высказывании В.Ерофеева есть немало справедливого.

Современные глянцевые журналы, телевидение, реклама тиражируют образы сексуализированной потребительской женственности, того, что получило название «гламур». Образ женщины-потребительницы сегодня проникает даже в литературные произведения с откровенно феминистским посылом. Так, в романе Т.Москвиной «Смерть — это все мужчины» героиня, предлагающая читателям целую лекцию в духе радикального феминизма о том, как мужчины узурпировали культуру, не смущаясь, рассказывает, как она обустраивает свое житейское благополучие, находясь на содержании у богатого любовника. Она считает вполне моральным жить в оплачиваемой им квартире, пользоваться его кошельком и при этом не стеснять себя никакими обязательствами.

На этом фоне требование большой и чистой любви выглядит как-то не слишком убедительно. С точки зрения автора романа, современная женщина должна иметь все — в том числе и неограниченное право на любовь и самовыражение, но при этом не ощущать абсолютно никакой ответственности, приобретая свободу, так сказать, на халяву.

Критика потребительских концепций любовных отношений довольно часто встречается в гламурных романах из жизни топменеджеров крупных компаний и рублевских жен (С.Минаев, О.Робски). Однако эта «критика» в последнее время сама становится одним из стереотипов гламурной культуры, своеобразным знаком «духовности» персонажей. У героев и авторов гламурной литературы желание вырваться за пределы мира потребления имеет в полном смысле «романтический» характер, то есть не предполагает ни отказа от гедонистических ценностей, ни реальных шагов к другой жизни.

Гламурные образы потребительского гендера воспринимаются многими публицистами как реальная угроза и женственности, связанной с традиционной ролью жены, матери, самоотверженной возлюбленной, и мужественности, которая агонизирует под давлением безответственного гедонизма.<< ПредыдушаяСледующая >>
Внимание, только СЕГОДНЯ!