Психологические особенности личности участников локальных конфликтов в условиях их возвращения из психотравмирующей ситуации как объект и предмет психологических исследований

Изучению влияния на человека экстремальных психотравмирующих стрессовых ситуаций в последнее время посвящены работы как психиатров, так и психологов (Ю.А. Алексоандровский, Л.Н. Собчик, Л.И. Спивак и др.). Это связано с увеличением числа конфликтов с военными действиями, стихийных бедствий и катастроф. Особое практическое значение приобретает изучение ситуаций возвращения человека из психотравмирующих условий. В отечественной психиатрии еще в конце 20-х годов многие авторы (П.Б. Ганушкин, Ф.Д. Зарубин, СВ. Крайц, Д.Е. Мелехов) отмечали, что среди людей, в течение нескольких лет находившихся в экстремальных психотравмирующих условиях революции и гражданской войны, через определенный временной промежуток появлялся «целый тип рано стареющих в мозговом отношении». Наступала утрата ярких красок психики, развивалась редукция энергетических возможностей, сужался круг интересов, что приводило к утрате трудоспособности у значительного числа лиц. Эти состояния, по П.Б. Ганушкину, получили название «нажитой психической инвалидности».

В 1980-90-х годах продолжением проблемы нажитой психической инвалидности является изучение посттравматических стрессовых расстройств, в частности на контингенте воинов-интернационалистов. До сих пор актуальным остается проблема оказания психологической помощи воевавшим в Афганистане. А также на современном этапе развития российского общества с учетом опыта ведения боевых действий в Чечне, изучаются психологические последствия этой войны.

Военнослужащие, подвергавшиеся в течение определенного времени воздействию психотравмирующей ситуации войны, находятся под влиянием ее последствий и в мирное время. Происходит наслоение на первичный стресс, вторичных стрессов мирного времени. Ветеран после возвращения домой попадает в иную социально-психологическую ситуацию, встает перед необходимостью реадаптации к мирной жизни. Первое время он чувствует себя «чужаком», страдает от отчуждения, непонимания, изоляции [127], сталкивается с трудностями социально-психологического характера (профессиональное самоопределение, получение образования, создание семьи и т.д.). Все перечисленные затруднения порождают новые стрессовые состояния, которые «суммируясь» с травматическим стрессом войны, формируют посттравматические стрессовые расстройства (ПТСР) [84].

Согласно современным воззрениям, стресс становится травматическим, когда результатом воздействия стрессора является нарушение в психической сфере по аналогии с физическими нарушениями. В этом случае, согласно существующим концепциям, нарушается структура «самости», когнитивная модель мира, аффективная сфера, неврологические механизмы, управляющие процессами научения, система памяти, эмоциональные пути научения. В качестве стрессора в таких случаях выступают травматические события -экстремальные кризисные ситуации, обладающие мощным негативным последствием, ситуации угрозы жизни для самого себя и значимых близких. Такие события коренным образом нарушают чувство безопасности индивида, вызывая переживания травматического стресса, психологические последствия которого разнообразны. Факт переживания травматического стресса для некоторых людей становится причиной появления у них в будущем посттравматического стрессового расстройства [185].

Посттравматическое стрессовое расстройство (ПТСР) — «это непсихотическая отсроченная реакция на травматический стресс (природные, техногенные катастрофы, боевые действия, изнасилования и др.), способный вызвать психические нарушения у любого человека» [185, с. 16].

На сегодняшний день не существует единой общепринятой теоретической концепции, объясняющей этиологию и механизмы возникновения и развития посттравматических стрессовых состояний и расстройств. Несмотря на этот факт, в данном диссертационном исследовании мы считаем необходимым обратиться к рассмотрению особенностей травматической ситуации войны, а также к рассмотрению специфики переживания посттравматических состояний участниками локальных военных конфликтов.

Любая война — аномальная ситуация, необычный тип жизненного бытия личности, которое имеет свои отличительные признаки.

Универсальной первичной характеристикой всякой аномальной ситуации может быть признана лежащая в ее основании парадигма «жизнь-смерть», тотально вводящая особую систему координат существования, восприятия, переживания и действования: личность погружается в жизненную ситуацию с совершенно иной ценностно-смысловой системой. В такой ситуации человек имеет дело с опытом смерти, который открывается ему как содержание жизни, и получает опыт жизни, несущей его в объятия смерти [126].

В аномальном мире смерть превращается в явление реальной жизни и открывается человеку как внутренний момент его жизни, нанося сокрушительный удар чувствам бессмертия и неуязвимости, на которых зиждется обычная повседневная жизнь. В обычной жизни люди, как правило, признают факт существования смерти вообще и не отрицают возможности собственной смерти, однако, на самом деле, не принимают ее в расчет, подвергают вытеснению, отклонению и живут убежденными в своем бессмертии. Культура в целом подвергает идею смерти подавлению и защитной обработке, и это социокультурное подавление сочетается с массовым уничтожением жизни при помощи всей мощи достижений науки и техники, что стало практически неотъемлемым атрибутом современного общества [126].

Анализируя проблемы личностных аномалий, Б.С. Братусь формулирует важную идею о том, что коль психика едина, то патология проистекает не из-за того, что наряду с «нормальными» начинают действовать сугубо «аномальные» механизмы, а из-за того, что общие психологические механизмы начинают извращаться, функционируя в особых, экстремальных, пагубных для них условиях [40].

Специфика аномального опыта зависит от вида стрессора, от личностных особенностей, от происхождения аномалии (антропогенного или природно-стихийного), от позиции «уцелевшего» (является ли он «жертвой» и/или «палачом»), от факторов управляемости (неуправляемости), предсказуемости (непредсказуемости) события и др. [40].

Кроме аномального характера самих событий на опыт влияют, по мнению Б.С. Братуся, многообразные признаки окружения: 1) пространственно-временные (существование в чужой среде, оторванность от близких, информационная блокада и изоляция от внешнего мира, длительное нахождение в ограниченном пространстве блокпостов и военных лагерей, отсутствия линии фронта и тыла, систематические военные рейды, «зачистки», захваты и потери военных объектов)- 2) природно-ландшафтные (непривычные природные и климатические условия, флора и фауна, всевозможные подземные сооружения, ходы, «зеленки», горные перевалы и дороги)- 3) социальные (непопулярность и отвержение войны, невозможность ее эффективного идеологического обоснования)- 4) военно-технические (партизанский характер войны, некомпетентность военачальников, «дедовщина», засады, минные поля)- 5) национальноэтнические (антинародный характер войны, в которой принимают участие женщины, старики и дети- фанатизм и отсутствие страха у противника, наличие «смертников», женщин-снайперов, детей-ополченцев) [40].

Помимо событий аномального характера на личность оказывает огромное влияние и ситуация возвращения к мирной жизни. Опыт смерти (реальный или символический) внезапно прерывается и тот, кто вернулся в обычный мир, идентифицируется окружающими и самим собой как уцелевший. Однако физическое возвращение не всегда совпадает с психологическим: вернувшийся понимает, что все что было, прошло, но не ощущает это как «прошлое». В определенном смысле можно говорить об активной инерции прошлого, проявляющегося в феномене вторжения прошлого в настоящее, незавершенности прошлого, неразорванной связи Я-актуального с Я-бывшим [126].

Посттравматическая ситуация, рассмотренная относительно уцелевшего, - это мир, который он на время покинул и куда теперь возвращается живым, вырвавшись из аномалии. Это жизнь, в которую человек должен интегрироваться заново, но это и ситуация, в которой ему необходимо реинтегрироваться от аномальной ситуации. Уцелевший воин должен выйти из парадигмы «жизнь-смерть», перестроить смысловую систему, освободиться от экстремальных стилей выживания, военного менталитета и деструктивных форм поведения (привычки убивать), а также от сверхбдительного ожидания быть убитым и искалеченным.

Уцелевший находится в ситуации выбора пути (негативного или позитивного): формирование комплекса жертвы или самоактуализация- развитие посттраматического стрессового расстройства (ПТСР) или прогрессивное развитие личности. Кроме этих изменений личности наблюдаются и другие. М.Ш. Магомед-Эминов говорит о трансформации мотивационного ядра, что, по его мнению, приводит к доминированию мотивации власти и деструкции. Нередко встречаются и трансформации личности, выражающиеся в нарушении межличностных отношений, потере чувства эмпатии, способности любить и т.д. М.Ш. Магомед-Эминов связывает это с деформацией структуры личности и ее ядра - Я-структуры, что и лежит в основе неблагополучия в сфере семейных отношений ветеранов [126].

После травматического события для субъекта меняется весь его внутренний мир [73]. Под воздействием травмы происходят изменения в когнитивных моделях существования, которые на субъективном уровне находят свое отражение в возникновении ощущения личностной измененности, а также в особенностях личностной оценки пережитого травматического события как индивидуального жизненного опыта [113].

По мнению Л.И. Анцыферовой, переживание экстремального стресса не всегда ведет к негативным для личности последствиям. В ряде случаев оно способствует личностному росту и повышению самоуважения, что в свою очередь во многом помогает успешно выйти из травматической ситуации. После психической травмы обычно начинается процесс переоценки индивидуальных ценностей и приоритетов, при этом возникшее ощущение «я стал другим» может приобрести как позитивную, так и негативную окраску [18]. В то же время преобладание сниженной самооценки, ощущений типа «я стал хуже, чем был до того», как правило, свидетельствует о неблагоприятном характере адаптации [73].

Определенная часть участников травматических событий склонна также воспринимать полученный травматический опыт в целом как оказывающий положительное влияние на их дальнейшую жизнь. По результатам опроса участников военных действий в Афганистане были выделены три категории возможной позитивной субъективной оценки последствий переживания психотравматического опыта. Это - изменения в самовосприятии и самооценке («стал более сильным», «появились новые возможности», «знаю, чего стою»), во взаимоотношениях с окружающими, в общей философии жизни. Причем в исследованиях Е.О. Лазебной и М.Е. Зеленовой среди хорошо адаптированных к мирной жизни ветеранов чаще встречались люди с позитивным отношением к странице своей жизни, связанной с военными действиями [113].

Другие исследования, проведенные А.Г. Маклаковым, СВ. Чермяниным и Е.Б. Шустовым, показывают, что перенесенные участниками боевых действий на территории Чеченской республики психотравмирующие события имеют более выраженный негативный характер в сравнении с аналогичными событиями, пережитыми военнослужащими в Афганистане. Даже через 4-5 месяцев после завершения боевых действий у ветеранов чеченских событий отмечается значительный уровень нервно-эмоционального напряжения и тревоги, что обычно характерно для стрессовых ситуаций. Поэтому процесс реадаптации к обычным условиям жизни и деятельности у них протекает более тяжело [130].

А.Г. Маклаков, говоря об интенсивности перенесенных ветеранами чеченских событий психоэмоциональных и психотравмирующих нагрузок, обусловленных характером ведения боевых действий, отмечает, что сила психоэмоциональных нагрузок военнослужащих федеральных войск, принимавших участие в военном конфликте на Северном Кавказе, была более значительна, нежели у военнослужащих, принимавших участие в ведении боевых действий на территории Афганистана. Это было обусловлено не только интенсивностью боев, но и целым рядом субъективных факторов, среди которых в первую очередь называется отсутствие обоснованной официальной версии целесообразности ведения боевых действий в данном регионе, в которую могли бы поверить и которую могли бы поддержать большинство военнослужащих, участвовавших в этих событиях.

Особенности социально-психологических характеристик современного молодого поколения, как показывают исследования А.Г. Маклакова, СВ. Чермянина и Е.Б. Шустова, создают трудности адаптации к реальной витальной угрозе. Ценой эффективности деятельности в подобных условиях является истощение физиологических и психологических ресурсов. Однако психологические особенности личности определяют не только время, в течение которого человек может успешно действовать в экстремальных условиях, но и насколько быстро и успешно он может вернуться к обычной жизни [130]. В последнее время произошло определенное ухудшение не только социальных, но и психологических характеристик молодых людей, что, по мнению А.Г. Маклакова, обусловлено переживаемым Россией социально-экономическим кризисом. За этот период отмечено снижение у лиц 18-20 лет уровня нервно-психической устойчивости — характеристики, во многом определяющей степень стрессоустойчивости, а это, в свою очередь, значительно снижает вероятность успешной реадаптации после перенесенных психотравмирующих ситуаций [39].

Немаловажную роль в развитии у ветеранов военных конфликтов постстрессовых нарушений играют отношения между ними, с одной стороны, и государством и обществом, с другой. Как известно, важнейшее условие предотвращения развития ПТСР-симптоматики у участников боевых действий - это сохранение или быстрое восстановление и гармонизация морально-нравственной сферы, а этому в значительной степени способствует отношение к ветеранам окружающих их людей и официальная политика государства.

Однако, при сопоставлении ситуаций вокруг чеченских и афганских событий в исследовании, проведенным А.Г. Маклаковым, обнаруживается, что участники боевых действий на Северном Кавказе находятся в менее благоприятных условиях. По его мнению, ветераны Афганистана определенное время испытывали на себе ореол героев, что весьма благотворно сказалось на психическом состоянии в начальный период реадаптации, также имели определенные социльные и экономические льготы и поэтому чувствовали себя более уверенно, а ветераны чеченских событий после прекращения боевых действий сталкиваются с теми же проблемами, что и все население страны в период социально-экономического кризиса [129]. Более того, их статус, прежде всего, - социально-правовой, до настоящего времени не определен. По-прежнему не только отсутствует официальное мнение о причинах, обусловивших необходимость ведения боевых действий на территории Северного Кавказа, но и самое главное - не определена политика государства по отношению к лицам, которые были привлечены к участию в этом военном конфликте[130].

Таким образом, проведенный А.Г. Маклаковым, СВ. Чермяниным и Е.Б. Шустовым анализ результатов экспериментальных исследований психологических особенностей ветеранов войны в Афганистане и чеченских событий позволяет утверждать, что последние будут для ее участников и общества в целом более негативны и более значимы. Если сегодня есть данные, что среди ветеранов войны на территории Афганистана ПТСР диагностировано 10-15% участников этих событий, а частичные симптомы выявлены еще у 20-30% [210], то вполне обосновано полагает А.Г. Маклаков, что у ветеранов чеченской войны эти показатели будут выше в 1,5-2 раза [130].

Картина психологического состояния участников боевых действий выявлена М.Е. Зеленовой, Е.О. Лазебной, Н.В. Тарабриной. Характерно, что у большинства из тех, кто вернулся из Афганистана, отмечаются хотя бы отдельные симптомы, входящие в критерии ПТСР и свидетельствующие о наличии психологического и эмоционального неблагополучия. Вернувшиеся с войны повторно переживают элементы травмы в воспоминаниях, навязчивых образах, диссоциативных состояниях сознания и в бессознательном поведенческом проигрывании травматической ситуации. Кроме того, многие из выживших чувствуют себя эмоционально «онемевшими» по отношению к себе и другим, испытывают потерю нормальной привязанности и отмечают симптомы депрессии и потери интереса к ранее значимым занятиям и межличностным отношениям.

Состояние пострадавших характеризуется, по мнению М.Е. Зеленовой, также физиологической возбудимостью нервной системы и проявляется в нарушениях сна, повышенной раздражительности, гневливости, затруднениях с сосредоточением внимания, физиологической реактивности на ситуации, напоминающие травматические и т.д. [76].

Именно анализ особенностей послевоенной адаптации жертв травматического стресса различной этиологии, в том числе и ветеранов боевых действий, а также разработка принципов оказания им психотерапевтической, психологической, социально-психологической помощи являются преимущественным направлением отечественных исследований последних лет [1, 77]. Однако экспериментальных исследований особенностей переживания военного травматического стресса у нас практически не проводилось, поэтому в данной работе мы попытаемся изучить специфику субъективного переживания психологического времени участников военных действий на территории Чеченской республики.

Одним из симптомов посттравматического стрессового расстройства наряду с реакцией страха, беспомощности, бессонницей, повторяющимися воспроизведениями событий травматического опыта, чувством отстраненности, сниженной выраженностью аффекта и др. является ощущение сокращения жизненной перспективы, отсутствие планов на будущее и нежелание их строить [185, с. 51]. Данные обстоятельства являются следствием изменения характеристик жизненной перспективы, которые до сих пор остаются не изученными, несмотря на то, что оказание психологической помощи участникам локальных военных конфликтов, основанной на «простраивании» будущей временной перспективы может явиться эффективным средством выхода из состояния стресса.

Выше названные обстоятельства побудили автора диссертационного исследования к изучению специфики жизненных перспектив участников локальных войн, что представляет на наш взгляд, как теоретический, так и практический интерес для психологии.

Таким образом, теоретико-методологический анализ изучения жизненных перспектив как составляющей жизненного пути и психологического времени личности позволяет сделать вывод о том, что с одной стороны в психологической науки имеется целый ряд работ, посвященных рассмотрению проблематики жизненных перспектив личности, с другой стороны ощущается нехватка интегрированной концепции по данной проблемной области, способной системно определить объект исследования и описать основные параметры оценки субъективных представлений личности о жизненных перспективах. Все вышеизложенное свидетельствует о необходимости разработки системного подхода к проблеме психологического будущего личности, в рамках которого жизненные перспективы определяются как сложное системное образование, включающее в себя ряд взаимосвязанных компонентов.

Рассмотрение психологических особенностей личности воевавших в ситуации возвращения к мирной жизни продемонстрировало необходимость в разностороннем изучении этиологии, симптоматики, развитии посттравматических состояний и расстройств участников боевых действий в целом, и выделении особенностей субъективных представлений о жизненных перспективах данного контингента в частности.

Итак, определение системного взгляда на проблему субъективных

представлений о будущем личности, принимавшей участие в военных

<

локальных конфликтах является фундаментом для эмпирического исследования, представленного во второй главе диссертационного исследования.<< ПредыдушаяСледующая >>
Внимание, только СЕГОДНЯ!